Я смотрю в лицо богу. Бог смеется до воя.
Море смеется, смеется земля.
Небо смеется над головою.
А не смеюсь здесь один лишь я.

Сердце колотится зло и ходко.
Бьется, стучит, обливается всем подряд:
Потом и кровью, слезами, водкой.
Читаю на пачке "курение -- яд".

Нет никакого великого смысла,
Нету надежды, чья суть - абсурд.
Говорят, пуля -- дура, и глупый выстрел
Не впечатляет вселенский суд.

Курение - яд, алкоголь - отрава.
Я смотрю в лицо богу. Бог глушит ром.
Я ему говорю: Ты же извечно правый,
Что ж получилось дерьмо дерьмом?

Ветер мне шепчет: сжигай, мол, книги.
Добрый пример из Парижских мансард.
Книги и письма, иконы, вериги,
Все, что сожрет неродившийся март.

Здесь не Париж. Непонятно, что здесь.
В этой обыденной чехарде
Ходит на задних лапах слепая помесь
Чихуа-хуа, дьявола и людей.

Я смотрю в лицо бога. Давно небритый,
Он выглядит точно как Курт Кобейн.
Я говорю ему: что же ты, недобитый,
Лезешь на раж? Ну, хочешь бить -- бей.

Я говорю ему. Он не слышит.
Я его выдумал сам вчера
Глядя с продавленной жизнью крыши
На человеческие дела.